Премьера: 03.05.2003 г. Режиссер: Павел Сафонов, автор идеи сценического оформления: Владимир Епифанцев, сценография: Максим Обрезков, художники по костюмам: Татьяна Зотова, Марина Савчук, музыкальное оформление: Вадим Маевский Актеры: Людмила Максакова, Владимир Епифанцев, Юрий Яковлев, Анна Ходюш, Сергей Маковецкий, Вячеслав Шалевич, Андрей Зарецкий, Ольга Тумайкина, Александра Стрельцина, Мария Шастина, Виктор Добронравов Фото и сведения о спектакле с официального сайта театра: www.vahtangov.ru

"В понимании Сафонова «Чайка» — пьеса с двойным дном. Конечно, комедия, как определил ее жанр сам автор. Но в смешных, гротескных и саркастических эпизодах постановки определенно угадываются нотки сентиментальные, щемящие, трагические. И персонажи столь же неоднозначны, несмотря на всю свою хрестоматийность. У Сафонова получилась комическая драма о людях, «которые хотели». Но вот беда, хотели совсем не того, что так щедро предлагала жизнь. Драма зрелых, время которых уходит. И молодых, выпавших из родного гнезда, но так и не нашедших своего места на жизненных подмостках. Драма делающих крупные ставки и проигрывающих, несмотря на внешний успех". Ирина Алпатова, Культура, 8.05.2003

"Не нарушая камерности семейной среды, но, освобождая ее от бытовых реалий, при активной смеховой насыщенности Сафонову удалось воплотить магическую поэтику этой пьесы. Его спектакль можно воспринимать, отрешившись от насквозь знакомого текста, как сеанс интонационно-пластической магии, свершающийся в пространстве воды, песка, камней, деревьев и апофеозной белизны колышущегося покрова из перьев. Создавая сценический мир «Чайки», режиссер откликнулся на художественные идеи исполнителя роли Треплева - Владимира Епифанцева. Известный в театральных кругах жесткий провокатор Епифанцев в уточненной стилистике Сафонова совершает путь от алхимических поисков в области форм (где самой оптимальной оказался шар) до таинственности «Железной маски». И этот Треплев уже мог бы перефразировать самого себя, говоря не о новых формах, а о любви: «Если ее нет, то ничего и не нужно». Поэтому финальный приход его любимой Нины (Анна Ходюш), ее рыдания от любви к Тригорину убивают в нем последнюю надежду. Пистолет лежит наготове под неоконченными рукописями. Вопроса, - почему застрелился Константин? - в этой «Чайке» не возникает. Но и трагическое послевкусие не угнетает. Остается эффект восторга и завораживающей упоительной гармонии". Лариса Давтян, Независимое обозрение, 09.2003

"Собственно, обаяние этого спектакля в непосредственности, импровизационности и одновременно плотности актерского существования, во внутренней радостной свободе режиссера, захотевшего укрупнить саму событийную линию пьесы. Сработало и то, что режиссер сохранил в себе и «передал товарищам» замечательный наив в отношении чеховского текста, его мелодики, радость первооткрывателя. Он слышит слово. Слышит его не только репризно, но и объемно, интонационно-тонко. Так что знакомый до слез, жеванный-пережеванный текст звучит здесь так, будто актеры непрерывно сыплют отсебятину - все время хочется проверить по книжке. Хотя дело, конечно, не в одном наиве. Тут новая техника подачи текста - легкая, беглая, другой способ звукоизвлечения, при котором актеры не рассиживаются на точках, запятых, они соединяют куски текста по принципу эмоционального, стилевого созвучия или контраста. Посреди привычной уже чеховской музыки - резкий стоп-кадр самоценной фразы, и ты словно впервые открываешь тригоринское, пронзительное (Маковецкий делает это замечательно): «Бывают насильственные представления, когда человек день и ночь думает, например, все о Луне…». Или вдруг резко вывернет на зрителя в своей инвалидной коляске Сорин-Яковлев, взглянет кому-то в первом ряду прямо в глаза : «А умирать и вам будет страшно». И кажется, что ради одного такого мгновения и стоило еще раз перелистать хрестоматийные страницы, потасовать и так, и эдак эту знакомую колоду карт: Аркадина, Тригорин, Дорн. Так что же? Как насчет нового имени? «Значит все - таки есть талант?». Сам Чехов в таких вопросах был предельно осторожен, в уста своего героя вложил нечто уклончивое, но и обнадеживающее: «Понять было трудно. Должно быть есть»". Елена Сизенко, Экран и сцена, 01.2004