Премьера: 6.10.1999 г. Режиссер: Кама Гинкас, художник-постановщик: Сергей Бархин Актеры: Сергей Маковецкий, Игорь Ясулович, Валерий Баринов, Юлия Свежакова Фото и сведения о спектакле с официального сайта театра: www.moscowtyz.ru

"Могут сказать, что Чехов сложнее, нет у него однозначных решений, а Коврин написан, как человек неординарный, и в этом вся суть. Но Чехов широк, в нем всего не охватишь, и каждый обречен выбирать, и в выборе своем волен, было бы здесь «зерно» чеховского. Мне кажется, в спектакле Гинкаса, горьком, поэтичном и человечном, это «зерно» есть. И кажется, что он, человек, поставивший триптих по Достоевскому и знающий хорошо, как опасен соблазн гордой мысли, не мог бы выбрать иное". Татьяна Шах-Азизова, Экран и сцена, 1.10.1999

"Гинкаса не получается смотреть взахлеб. Он не принадлежит к числу театральных «беллетристов», и потому требует неповерхностного «прочтения», когда нельзя пропускать ни одну деталь. Он не потакает среднестатистической жажде чеховской «поэтичности». Но тех, кто готов принять эти правила игры, ждет в финале мощный эмоциональный взрыв. Из заколоченной от грех подальше беседки над пропастью буквально выламывается черный монах, чтобы подхватить слабеющего Коврина, успокоить его, поманить его снова на высшую правду, пообещать ему смысл и погубить окончательно. Коврин сползает по руке монаха, задыхаясь от слез и счастья, потому что только смерть может его избавить от тех непомерных запросов, которые он сам себе предъявлял, - а иначе и не имело смысла жить". Ольга Фукс, Вечерняя Москва, 11.10.1999

"Конфликт («избранная натура, жаждущая царства правды» и «обыватели, коснеющие в рутине») у Гинкаса явно не получается. Получается другое. Жил человек. Немного устал, но был счастлив и радостен, мог даже прыгнуть с обрыва в пропасть. И вдруг решил, что он лучше других. Что у него - призвание. Что жить надо как-то по-особенному. Тут-то все и кончилось. Легкость ушла. В сцене объяснения с домочадцами, которые трогательно лечат Коврина от галлюцинаций, герой подходит к краю того самого обрыва, с которого так легко соскочил в самом начале, но не тут-то было. Не получается прыгнуть. И не потому, что видение больше его не посещает, скорее, потому, что поверил этому видению. Поставил абстрактную мечту выше жизни конкретных любящих его людей". Марина Давыдова, Время MN, 13.10.1999

"Что действительно впечатляет, так это содружество Гинкаса с художником Сергеем Бархиным. Они придумали усадить зрителей на театральном балконе и здесь же настелить помост для артистов. Непуганный идиотизм деревенской жизни сполна «выговорен» павлиньими перьями, которыми утыкана площадка. А перила балкона служат одновременно краем обрыва, на котором выстроена романтическая усадебная беседка. Там, где-то за партером, в глубине настоящей театральной сцены всего пару раз за весь спектакль возникает черный монах, оптически ясно обозначая глубину пространства. Остальное время неясная темнота просто молчит и притягивает. Именно туда, как в речку с обрыва, с веселого разбега сигает Коврин - под сдавленный вскрик публики. С этого-то все и начинается". Роман Должанский, Коммерсантъ, 13.10.1999

"Спектакль Гинкаса впечатляет прежде всего формальным совершенством. Жесткой постановочной логике подчинены абсолютно все элементы зрелища: здесь равно немыслимы случайность пространственного решения и актерское своеволие. В этом смысле исполнитель главной роли выбран идеально. Сергей Маковецкий - из тех актеров, которым режиссерский диктат только на пользу: строгие рамки концепции изощряют его технику, делают игру точнее и выразительнее. В роли Коврина ему удается безупречно выполнить сложнейшую задачу - соединить отстраненность с предельной эмоциональной насыщенностью. Этим парадоксальным сочетанием отмечены лучшие спектакли Гинкаса. "Черный монах" - из их числа". Олег Зинцов, Ведомости, 14.10.1999

"Раз за разом режиссер вкладывает в уста персонажей чеховские описания совершенной природы и рассказы о том, как где-то там, вдали, раздавались прекрасные, похожие на человеческий голос, звуки скрипки… Гинкас вместе с нами вслушивается в эти слова о наслаждении прекрасным, но поверить им, кажется уже не в силах. Да он, собственно, никогда особо и не доверялся словам о том, что красота спасет мир. Пусти его в райский сад - он и там обратит свой взгляд не на цветущее и плодоносящее, а на пугало, поставленное кем-то посередине". Глеб Ситковский, Вечерний клуб, 16.10.1999

"А может быть, "Черный монах" - и вправду гениальное творение Камы Гинкаса? И вправду - лучшее из поставленного им за последние годы, как настаивают ближайшие сотрудники Камы Гинкаса и близкие театру критики? И лучшие, и действительно замечательные, и значительные спектакли были у Камы Гинкаса даже на моей памяти. А это - неплохой спектакль. Работа мастера. Колышек на его творческом пути. Очередной поворот любимой мысли". Григорий Заславский, Независимая газета, 21.10.1999

"Наверное, рецензенту давно пора "отвязать" спектакль от рассказа, дать представление о сценической материи. Ну что ж. Разыгрывается "Черный монах" на площадке, устроенной на балконе тюзовского зала так, что проходы к ней идут через ряды наискосок к дверям, а сама площадочка, вернее, сооруженная на ней круглая беседка, подобие усадебной "миловиды" с перильцами и входом-калиточкой, выдвинута над колодцем пустого зала. В колодце черно. На перильцах и на откидывающейся над колодцем подвижной калиточке балансирует, дразнит опасностью Коврин - Маковецкий, потом соскакивает туда, в это пустое черное, во вполне реальную многометровую глубину под нами - как можно туда прыгать! Вернется Коврин неправдоподобно быстро, войдет на площадку по второму разу, рассказ-действие продолжит как ни в чем не бывало. Трюк? Трюк". Инна Соловьева, Культура, 24.11.1999

"Дорожа чеховским текстом, Гинкас сохраняет его едва ли не весь. Предлагает героям общаться повествовательной и описательной, «нетронутой» прозой, не переводя ее в диалог. Прием для режиссера не новый, чреватый монотонностью, другими опасностями для актера. Однако не на этот раз. Особую, повышенную роль Гинкас и его актеры отводят интонации. Массивы чеховского текста делятся и рвутся на короткие фразы - в два, а то и в одно слово, обретая драматическую динамику и напряжение. Звучания взмывают и опадают. Знаки препинания - точки, многоточия, вопросы - ставятся не по смыслу, и не по грамматическим правилам, а как бы по произволу говорящих; на самом деле, выражая их смятение, душевный хаос". Вера Максимова, ВЕК, 30.11.1999