Премьера: 14.11.2009 г. Режиссер: Юрий Бутусов, художник: Александр Боровский, художник по костюмам: Оксана Ярмольник, художник по свету: Дамир Исмагилов, режиссер по пластике: Николай Реутов Актеры: Андрей Смоляков, Наталья Рогожкина, Сергей Сосновский, Игорь Золотовицкий, Полина Медведева, Наташа Швец, Павел Ворожцов, Елена Панова, Игорь Хрипунов, Максим Матвеев Фото и сведения о спектакле с официального сайта театра: http://art.theatre.ru

"... именно там, где меньше всего этого ждешь, Бутусов резко ломает привычные рамки. Кажется, ни в одном «Иванове» не было такого страдающего доктора, как герой Павла Ворожцова. И такого пронзительного Лебедева, как герой Игоря Золотовицкого. Никто из режиссеров до сих пор не «увидел» его среди чеховских персонажей. И дорвавшись наконец до Чехова, актер вложил столько душевной мощи, любви, широты и страдания в этого никчемного, как мы привыкли думать, человека, что ком застревает в горле". Ольга Фукс, Вечерняя Москва, 19.01.2010

"Спектакль Бутусова - это абсолютно современный спектакль. Современный по мироощущению, по настроению, но мучительному поиску ответов на сегодняшние наши вопросы. Иванов из интеллигента, аристократа духа и крови, мучащегося от несовершенства мира, каковым играл его Смоктуновский на той же сцене МХАТа, стал человеком толпы, одним из бесконечных Ивановых живущих, в огромной России. И не потому что того Иванова играл великий Смоктуновский, а сегодня его играет просто очень хороший артист Смоляков. То была трагедия узкого круга интеллигенции, сегодня это трагедия каждого человека, не умеющего справиться ни с жизнью, ни со смертью. Такова корректура времени, в котором жизнь обесценена, а смерть - событие на короткий миг". Татьяна Никольская, газета «Дом Актера», 24.12.2009

"... об одной роли хотелось бы сказать особо: это Лебедев, сыгранный Игорем Золотовицким. Как он любит свою Сашеньку, видно не только из слов, но из того, как он смотрит на дочь, когда она в очередной раз декламирует монолог о воспитании общества самому убогому обществу. В одном взгляде отца, восхищенно следящего за дочерью, сыграно многое. Эта смесь восторга и удивления отца, сдавшегося перед обстоятельствами жизни, потерявшего достоинство и ясно осознающего свое незавидное почти жалкое положение, несмотря на белый костюм и материальное благополучие семьи, наконец, точный юмор - все это рождает жалость и сочувствие к человеку, который мог бы состояться, но не состоялся". Ольга Галахова, Независимая газета, 21.12.2009

"Есть старый музыкальный анекдот про то, как незадачливый студент композиторского факультета сдал вместо положенной сонаты собственного сочинения «Лунную сонату», только переписанную задом наперед. «Что ж, Бетховен и в таком варианте звучит отменно», - сказал педагог. Вот и Чехов, оказалось, звучит в обратном порядке весьма убедительно. Хотя в отличие от сонатной формы с ее четкими канонами чеховские пьесы написаны как ряд сцен, соединенных не столько отчетливым сюжетом, сколько настроением и ощущением тщетного людского хождения по кругу. К слову, как раз «Иванов» в меньшей степени, чем «Дядя Ваня» или «Вишневый сад». «Иванов» - пьеса ранняя, с признаками старых драматургических канонов, которые особенно видны в сценах, где представлено жалкое уездное общество. Но именно эти сцены Бутусов изрядно купировал, сосредоточив внимание на основных героях. Отмотанные назад, события пьесы по первому взгляду выстроились в цепь от следствия к причине, то есть вроде бы мы видим, как Иванов дошел до самоубийства. Но на самом деле это - обманная цепочка. Перед нами экзистенциальная история человека, который с самого начала (или с конца, поставленного театром в начало) лишен смысла и желания жизни. Вот музычка спектакля, исполняемая каким-то лабухом на двух примитивных, бесконечно повторяемых аккордах, и есть лейтмотив такой жизни, которой, в сущности, не должно быть, но именно она весьма узнаваема". Наталия Каминская, Культура, 17.12.2009

"У Чехова, как известно, есть два варианта пьесы «Иванов». В одном герой в финале внезапно умирает от сердечного приступа, в другом, ставшем каноническим, он стреляется. У Бутусова он стреляется многократно. Пиф-паф, и лежит наш Иванов, пока не подойдет к нему доктор Львов или кто-то иной с очередным невыносимым вопросом. Застрелившийся герой встает, покорно отвечает и продолжает жить дальше. До самого, можно сказать, начала, абсолютно безысходного. И все это под бодрый, подпрыгивающий мотивчик расстроенного пианино, как будто какой-то неумелый тапер равнодушно озвучивает чужую жизнь. Запущенная усадьба Иванова усыпана бревнами, сучьями и ветками, о которые вечно спотыкаются, через которые шагают, нелепо задирая ноги, чеховские персонажи (сценограф Александр Боровский). Молодой энтузиаст взялся когда-то расчистить этот сад, наладить в нем жизнь — и надорвался, перегорел. Доктор Чехов нашел для него выход в смерти. Реалист Бутусов приговорил его к жизни. Иванов у него обречен тянуть лямку, ну или таскать бревна, те самые, что надорвали ему спину. И это бессмысленное, унылое существование гораздо страшнее, трагичнее смерти, полагает режиссер". Марина Зайонц, Итоги, № 51, 14.12.2009

"Мелодраматический ореол, в иных спектаклях окружающий Николая Алексеевича Иванова, у Бутусова развеивается как дым. Да и как его сохранить, если герой, следуя воле режиссера, то и дело стреляется. Пустив себе пулю в лоб в начале, он воскресает и отправляется в прошлое, там подводит черту своим неудачам, нажимая на курок, а в следующей сцене опять воскресает и стреляется. Если учесть, что это — обратная перспектива развития событий, то выходит, что уже умерший герой то и дело совершает самоубийство. Ближе к финалу эта игра в «замри, умри, воскресни» вызывает не сочувствие, а смех. Но фарсовая ситуация не мешает Андрею Смолякову сохранить трагический потенциал своего героя. Этот Иванов не щадит себя. Он мог бы застрелиться от сознания, что сломал жизнь хрупкой девушке Саше (Наталья Швец), или погубил жену Сарру (Наталья Рогожкина), или устал унижаться, выпрашивая у соседей деньги. Его партнеры виртуозно работают в рамках придуманной режиссером структуры. А реплики Чехова, лишенные привычных тоски и надрыва, звучат очень смешно. Как тут не вспомнить театральную легенду о том, что «Иванов» изначально был комедией и драмой стал лишь по настоянию антрепренеров". Ольга Романцова, «Газета», 9.12.2009