2 марта трагически погиб замечательный актер Юрий Степанов. Искренние соболезнования родным, близким, театру. Премьера: 14.09.2004 г. Режиссер-постановщик: Петр Фоменко, художник-постановщик: Владимир Максимов, художник по костюмам: Мария Данилова, художник по свету: Владислав Фролов, изготовление кукол: Ирина Бачурина, музыкальное оформление: Оксана Глоба, Владимир Муат Актеры: Андрей Казаков, Галина Тюнина, Полина Кутепова, Ксения Кутепова, Мадлен Джабраилова, Тагир Рахимов, Рустэм Юскаев, Кирилл Пирогов, Карэн Бадалов, Юрий Степанов, Степан Пьянков, Игорь Овчинников, Сергей Якубенко, Людмила Долгорукова, Олег Любимов, Анна Родионова, Владимир Топцов, Владимир Муат Фото и сведения о спектакле с официального сайта театра: http://fomenko.theatre.ru

Золотая маска за «Лучший спектакль театра драмы большой формы» - 2006 г.
Золотая маска за «Лучшую режиссуру театру драмы» Петру Фоменко - 2006 г.

"... Еще писали, что в этом спектакле нет подлинного драматизма, а все потому, что Чехов Фоменко чужд. Вот Лев Толстой - его писатель, а Чехов нет. Какой это, в сущности, штамп, даже вспоминать стыдно. Просто непривычный всем Чехов у Фоменко в итоге получился - молодой, без поэтических красивостей, не ноющий, будто от зубной боли, руки в страдании не заламывающий". Марина Зайонц, Итоги, 27.03.2006

"«Если испортите третий акт, - заявляет из оркестровой ямы человек в пенсне, - пьеса пропала». Нудный человек в пенсне придуман самим Фоменко. Все четыре часа действия (четыре!) человек не сходит со сцены, сверяясь с бумажками, читая по ним ремарки и вскрикивая: «Пауза!»; чуть что - актеры поворачивают головы в его сторону. Не находит Ирина слов на прощание Тузенбаху - кидается к сочинителю: «Где текст?» Тот пожимает плечами. Когда Ольга стонет: «В Москву, в Москву!», дело доходит до рукоприкладства. Кто виноват, что жизнь проходит? Само собою - автор". Майа Одина, Афиша, 21.09.2004

"В этой постановке все звучит удивительно точно: смех, вздохи, жесты, метафизические замечания и фривольные намеки. Ах, какие актеры! Их называют «фоменками», тех, кто работает в театре-студии Петра. Говорят, что Чехов (он говорил о пьесе как о «скучной крымской чепухе») беспрестанно вносил в текст изменения, всякий раз приспосабливая его к темпераменту новых исполнителей. Какой урок театра! Век спустя Фоменко, который пользуется репутацией легендарного педагога, руководствуется теми же принципами, той же заботой об актере. Это называют традицией, а иными словами - чувством современности, опирающимся на память". Фигаро, 5.11.2004

"Одна из сильных сторон постановки Петра Фоменко - это то, что он объединил трех сестер в некое единое целое, в монолит, который и стал центральным персонажем пьесы. Они остаются там, в далекой провинциальной дыре - а вся Россия, как неустанно твердит Чехов в своих произведениях, это прежде всего одна бесконечная провинция - вот уже одиннадцать лет". Жан-Пьер Тибода, Либерасьон, 5.11.2004

"В этом странно замкнутом пространстве, где исключена любая возможность вырваться вовне - и это, безусловно, вполне сознательно - Петр Фоменко предлагает чопорную и путанную постановку, которая, несмотря на присутствие нескольких хороших актёров, не позволяет проникнуться той подспудной сетью отношений, которые сплетаются между живыми существами и независимо от них превращаются в несчастье их жизни. Возникает впечатление, что российский режиссер не нашел стержня, своего взгляда на трех сестер и их окружение, на их внутренние раны, на то, сколько усилий прикладывает каждый персонаж, чтобы ухватить хоть частичку счастья". Фабьена Дарж, Лё Монд, 5.11.2004

"Фоменко (не знаю, как человек, но Фоменко-режиссер точно) верит в то, что жизнь устроена разумно, и верой этой пронизано все его творчество последних лет и вся его теперешняя постановка, но у Чехова куда важнее сыграть отсутствие счастья. Неизбывную тоску по совершенству и другой правильной жизни. Эта жизнь где-то там? А где точно - и не скажешь. То ли через 200-300 лет настанет. То ли в Москве затерялась. Неважно. Она далеко. У худрука «Мастерской» она всегда близко, здесь, вокруг нас. И это не особая трактовка, а редкий случай неразрешимого противоречия между драматургом и режиссером". Марина Давыдова, Новый очевидец, 27.09.2004

"Чехов на современной сцене, как правило, объект острых экспериментов: Някрошюса, Жолдака, Марталера. Но вот Додин в «Дяде Ване», а вслед за ним Фоменко в «Трех сестрах» решились впасть в классическую простоту. Когда иные деятели театра намертво застряли в опытах деконструкции, Фоменко, уже почти патриарх, занимается реконструкцией, вычитывая из хрестоматийной пьесы действительно необходимое современникам. А им - как всегда - нужны свидетельства небанальной внутренней жизни". Марина Токарева, Московские новости, 24.09.2004

"Присутствие автора в этом спектакле, однако, мало что объясняет. Еще один «человек от театра», сметенный ходом сценических событий. На обобщения этот его авторский надзор явно не претендовал. Нескладная, драматичная жизнь произошла бы и без него. Чеховский спектакль Петра Фоменко, которого так долго ждали и знатоки, и любители его театра, оставил ощущение некоего перехода, не вполне устойчивого состояния. Но что несомненно - он задевает и греет гораздо более иных холодных, графически вычерченных концепций". Наталия Каминская, Культура, 23.09.2004

"Петр Фоменко поставил очень мрачный и очень чеховский спектакль. О нашей способности жить «здесь и сейчас» в конечном итоге". Елена Дьякова, Новая газета, 20.09.2004

"В исполнении «фоменок» «Трем сестрам» вернулась, вероятно, заложенная самим Чеховым бодрость начальных сцен: действующие лица, почти без исключения, молоды, даже тешат себя, как Ирина, еще «неотставленным» детством.
Бодрость, легкость, игра, выглядывание и подглядывание из-за маски, которая ни на секунду не сливается с лицом, - стихия «Мастерской Фоменко»". Григорий Заславский, Независимая газета, 20.09.2004

"Ничего революционного в постановке нет, да ничего такого и не хочется, хотя московский зритель избалован пьесой донельзя - в столичных театрах, без фоменковского, еще четыре спектакля по «Трем сестрам». Просто радостно смотреть на строгую Тюнину, кутающуюся в офицерскую шинель и, вероятно, находящую там малую толику недостижимого счастья. На Полину Кутепову, из которой, старательно отгораживающейся от внешнего мира шляпой с низкими полями, вдруг вырываются сильнейшие эмоции. На Ксению Кутепову, поминутно засовывающую в рот конфеты, пританцовывающую, бросающуюся обнимать старого доктора Чебутыкина. Смотреть, осознавая, что Чехов и Фоменко свое дело знают". Ольга Кузнецова, Время новостей, 16.09.2004

"Когда идешь на очередные «Три сестры», невольно ждешь встречи с принципиально новым режиссерским посланием. В этом спектакле нет решительно ничего радикально-нового. В нем есть только эта усыпляющая, монотонная в своем покое и нежности интонация. Его можно пересказывать с упоением до малейшей детали. Здесь нигде, ни в чем не прерван диалог между людьми: здесь Андрей (пусть невзрачно и напрасно) предан Наташе, здесь Маша привычно и шутливо принимает кулыгинские шутки, здесь Тузенбах находится в странном, но интенсивном и заинтересованном общении с Соленым. Здесь люди все еще не разобщены. И это часть того семейного, исчезнувшего счастия, о котором грезит Фоменко. И - даже тоскуя и раздражаясь - трудно не отдаться завораживающей магии этих фантазий". Алена Карась, Российская газета, 16.09.2004

"В сущности, фоменковские «Три сестры» - это образцовый спектакль для школьников, которые начали проходить Чехова. Я это с почтением говорю, поскольку очень давно жду спектакля, который позволил бы доказать подростку, что Чехов - это не тягомотина". Дина Годер, Gazeta.Ru, 15.09.2004